Аналитика: Трудовые протесты

Количество трудовых протестов

В таблице 1 приведены данные мониторинга трудовых протестов ЦСТП за восемь лет. В ней приведены данные обо все протестных акциях, т. е. событиях, связанных с действиями работников по отстаиванию своих социально-трудовых интересов.

Общее и среднее количество трудовых протестов за 2008-2016 г.

	Общее число акций	Среднемесячное число акций	Общее число стоп-акций	Среднемесячное число стоп-акций	Доля стоп-акций (%)
2008	93	7,75	60	5,0	64,5
2009	272	22,7	106	8,8	38,9
2010	205	17,1	88	7,3	42,9
2011	263	21,8	91	7,6	34,7
2012	285	23,8	95	7,9	33,3
2013	277	23,1	102	8,5	36,8
2014	293	24,4	97	8,1	33,2
2015	409	34,1	168	14	41,1
2016	419	34,9	158	13,2	37,7
Всего	2516	23,3	965	8,9	38,4

В 2016 г. зарегистрировано 419 протестов. Это максимальное годовое значение за 9 лет наблюдений, на 2,4% больше, чем в прошлом году, и на 43% больше чем в позапрошлом. На протяжении последних трех лет годовые значения имеют рекордные значения. И хотя максимум 2016 г. не может сравниться с сорокапроцентным скачком прошлого года, это тоже рост, правда, небольшой, но значимый. Количество трудовых протестов в России в 2016 г. выросло.

Месячная динамика нарастающим итогом позволяет оценить, насколько график роста в минувшем году отличался от предыдущих лет.

Годовая динамика общего количества трудовых протестов изображена на рисунке 1. Она не очень сильно отличается от динамики прошлых лет.

Рисунок 1. Месячная динамика количества протестов нарастающим итогом 2008-2016 гг. (количество протестов)

Число протестов почти полностью повторяет траекторию прошлого года, иногда опережая ее, иногда отставая. Минимальное отличие сложилось только в последние три месяца, но несмотря на максимальное значение правильнее говорить не о дальнейшем увеличении, а о стабилизации, которая наступила после прошлогоднего скачка. Нечто похожее было в 2009 г., когда резкий рост сменился стабилизацией значений на протяжении шести лет. В 2016 г. можно говорить о выходе на плато, после резкого подъема. Но вот насколько продолжительной будет эта стабилизация пока сказать невозможно.

Месячная динамика в 2016 г. практически не отличалась от прошлого года, да и от предыдущих лет. Данные о помесячной динамике приведены на рис. 2.

Рисунок 2. Помесячное количество трудовых протестов и стоп-акций в 2008-2016 гг.

Как и в предыдущие годы минимальное значение протестов наблюдалось в январе и мае. Пиковые данные зафиксированы в марте и декабре. Первый максимум, который приходится на весну, обычно бывает в апреле, но в 2016 г. весенний пик был в марте. До 2013 г. отчетливо наблюдался осенний пик, приходившийся на октябрь. Но с 2014 г. максимальное значение сместилось на декабрь и 2016 г. эта особенность в очередной раз подтвердилась – в последнем месяце года состоялся 51 протест и это абсолютный годовой максимум. Таким образом, осенний пик трансформировался за последние годы в декабрьский годовой рекорд. Но пока месячная структура в целом остается прежней, двухмодальной – с двумя спадами и двумя максимумами.

Показатель интенсивности протестов, вычисляемый, как среднемесячное количество протестов за год, составил 34,9 протеста в месяц. Это более чем одна акция в расчете на календарный день (1,14 протест/календарный день), и 1,7 протеста на каждый рабочий день пятидневной рабочей недели – почти по два протеста. Это говорит о росте интенсивности протестов, который, если сравнивать с данными прошлого года, то выглядит незначительно, но по отношению к более ранним периодам показатель вырос весьма существенно.

Если общее число протестов за год, пусть и не очень сильно, но выросло, то количество стоп-акций, т.е. протестов, в ходе которых останавливалась работа, уменьшилось. В 2016 г. зафиксировано 158 сто-акций, это на 6% меньше, чем в прошлом году, но намного больше чем в 2014 г. или в более ранние годы. Причем в середине года (июнь) стоп-акций было на 20% больше, чем в предыдущем году. Но во второй половине года напряженность протестов стала снижаться и в итоге был зафиксирован результат, меньше, чем прошлогодний, но, достаточно высокий, если сопоставлять его с данными предыдущих периодов.

Коэффициент напряженности протестов, вычисляемый как отношение числа стоп-акций к общему количеству протестов за двенадцать месяцев составил 38%. Соответственно помесячный показатель индекса напряженности снизился – это хорошо видно на рис. 3.

Рисунок 3. Динамика коэффициента напряженности протестов 2008-2016 гг. (% стоп-акций от общего числа протестов)

Таким образом, общие результаты 2016 г. свидетельствуют о сохранении месячной динамики, небольшом росте интенсивности трудовых протестов и о некотором снижении их напряженности. Но эти оценки касаются только сопоставления 2016 г. с предыдущим, когда возник колоссальный всплеск протестности в трудовых отношениях в России. На фоне более ранних лет показатели остаются на очень высоком уровне. Протестность в стране не снизилась, а возросла.

Территориальная распространенность протестов

Территориальная распространенность протестов рассматривается с трех позиций: распространение по Федеральным округам, по регионам и по величине городов, в которых они происходят.
Распределение трудовых протестов по Федеральным округам приведено на рисунке 4.

Рисунок 4. Распределение трудовых протестов по федеральным округам в 2012-2016 гг. (% от общего числа акций)

В 2016 г. наибольшее количество протестов зафиксировано в Центральном федеральном округе – 20%. На втором месте Приволжский и Сибирский округи (15% и 14% соответственно), а третью позицию занимают Южный( включает в себя информацию по Крымскому округу, который был ликвидирован в середине 2016 и присоединен к Южному) , Уральский и Дальневосточный (11%, 11% и 12% соответственно).

Фиксируемые различия между этими регионами – невелики. Разница составляет всего 9 процентных пунктов. Традиционно наименьшее количество протестов в Северо-Кавказском округе – 4%. Сравнивая результаты 2016 г. с предыдущими годами можно отметить, что каждый год структура распределения меняется. Лидерами протестов становятся то одни регионы, то другие. Пожалуй, стабильность есть только на Северном Кавказе, где общее количество протестов минимально. Но если не брать его в расчет, то небольшие различия между округами наводят на мысль, что фактор округа не оказывает решающего влияние на распределение протестов, что разные округа имеют примерно одинаковые шансы стать лидерами по числу протестов (с определенной долей условности) или, наоборот, откатиться на вторую или третью позицию. Во всех этих округах шансы на возникновение протестов одинаковы.

Но среди регионов есть вполне выраженные лидеры. На первом месте в 2016 г. оказалась Москва, на долю которой приходится 6,9% от общего числа акций.

На втором месте Приморский край – 6,2%, третья позиция у Свердловской – 5,5% и Ростовской области – 4,5%. У протестов, в каждом из этих регионов, довольно отчетливо прослеживается своя специфика.

Лидерство Москвы обусловлено тем, что здесь проходит немало демонстративных акций, адресованных не только непосредственным работодателям, но и властям и собственникам. Порой, в Москву приезжают те, кто хочет обратить внимание «московского начальства» на отчаянное положение дел в провинции. Ростовская область попала в число лидеров во-многом потому, что там проходит затяжная серия протестов уволенных шахтеров компании «КингКоул» из-за невыплат зарплаты, хотя там есть и другие акции. Свердловская область и Приморский край – традиционные лидеры по уровню протестов. Это регионы, насыщенные предприятиями, которые переживают не лучшие времена и где работники часто попадают в ситуацию, когда без протестных действий они не могут решить свои проблемы.Более детальную картину того, как протесты распространены по территории страны, можно получить используя коэффициенты территориальной распространенности протестов и протестной нагрузки на один регион .

(Коэффициент территориальной распространенности протестов вычисляется как количество субъектов федерации в стране (федеральном округе), к общему числу субъектов федерации в стране (федеральном округе). Коэффициент протестной нагрузки вычисляется как отношение количества протестов в стране (федеральном округе), к количеству субъектов федерации в стране (федеральном округе) в которых состоялись протесты).

Таблица 2

Данные о территориальной распространенности и средней протестной нагрузке на один регион за 2008-2016 гг. в целом и по федеральным округам

 

	2008	2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015	2016
Распространенность трудовых протестов*	0,48	0,67	0,72	0,72	0,73	0,69	0,73	0,82	0,85
В т.ч. Центральный округ	0,67	0,67	0,67	0,72	0,78	0,44	0,67	0,83	0,89
Северо-Западный округ	0,45	1,0	0,91	0,82	0,91	0,82	0,91	0,81	0,91
Южный округ**	0,38	0,46	0,83	0,5	0,83	0,83	0,67	0,83	0,75
Приволжский округ	0,5	0,57	0,57	0,86	0,71	0,86	1,0	0,93	0,93
Уральский округ	0,33	0,66	0,83	0,83	1,0	0,67	0,83	1,0	1,0
Сибирский округ	0,25	0,83	0,75	0,92	0,58	0,67	0,92	0,75	0,75
Дальневосточный округ	0,66	0,71	0,78	0,56	0,67	0,78	0,56	0,78	0,89
Северо-Кавказский округ	-	-	0,57	0,29	0,43	0,71	0,28	0,57	0,57
Протестная нагрузка на один регион	2,3	4,9	3,4	4,3	4,7	4,9	4,7	5,8	5,8
В т.ч. Центральный округ	2,0	4,8	2,8	4,8	5,1	6,4	4,8	5,4	5,1
Северо-Западный округ	1,6	4,1	2,9	5,1	4,0	7,1	3,8	6,2	3,9
Южный округ	1,4	3,8	3,2	3,0	2,4	4,0	4,3	5,4	7,0
Приволжский округ	2,0	4,4	2,6	2,1	3,2	3,0	3,6	4,3	5,0

*Примечание: в общее число акций включены не только те, которые проходили в одном регионе, межрегиональные акции, которые проводились сразу в нескольких регионах и федеральных округах, а также зарубежные акции здесь не учитывались. Данные по Южному округу включают в себя информацию по Крымскому округу, который был ликвидирован в середине 2016 и присоединен к Южному федеральному округу. 

Коэффициент распространенности протестов показывает, насколько протестное движение покрыло территорию страны. В 2016 г. этот коэффициент опять увеличился и его значение составило 0,85. Протесты зафиксированы в 72 регионах страны – распространенность продолжает увеличиваться. Только в Южном округе зафиксировано снижение коэффициента распространенности – во многом из-за того, что туда вошли два региона из состава расформированного Крымского округа. Во всех остальных распространенность протестов либо увеличилась внутри региона (Центральный, Северо-Западный, Дальневосточный), либо осталась на прежнем уровне (Приволжский, Уральский, Сибирский, Северо-Кавказский). Причем в Уральском округе нет увеличения коэффициента распространенности, потому что там он достиг возможного максимума.

Протестов не было в 13 регионах. Как правило, это небольшие республики, с невысоким промышленным потенциалом – Тыва, Адыгея, Алтай и др. Особо стоит отметить несколько регионов, которые обладают весьма солидным потенциалом, но, тем не менее за 2016 г. там не было зафиксировано ни одного трудового протеста – Владимирская, Калужская, Вологодская, Новосибирская области и Ставропольский край.

Второй показатель – протестная нагрузка на один регион, показывает, сколько в среднем протестов приходится на регион из числа тех, где они были зафиксированы. Этот показатель остался на прошлогоднем уровне – 5,8 акций на регион в целом по стране. Рост протестной нагрузки зафиксирован в большинстве округов – Южном, Приволжском, Уральском, Дальневосточном и Северо-Кавказском. Снижение произошло в Центральном, Северо-Западном и Сибирском округах.

Для интерпретации этих двух коэффициентов используется аналогия «размазанного слоя». Показатель распространенности показывает на сколько процентов территория покрыта этим слоем, а протестная нагрузка говорит о «толщине» слоя. На протяжении всего срока наблюдений эти оба показатели увеличивались, но их взаимная динамика была такова: в один год росла распространенность, а нагрузка не менялась, т.е. протестность расширялась, но не нарастала. В следующем году, наоборот, распространенность стабилизировалась, зато росла нагрузка на регион – т.е. «слой» протестов становился толще. В 2015 г. произошло одновременное расширение территории протестов и рост протестной нагрузки, т.е. слой стал шире и толще. Но 2016 г. возобновилась старая динамика – распространенность выросла, а нагрузка осталась на прошлогоднем уровне.

Территориальная распространенность постепенно приближается к максимуму. Существенные изменения могут произойти только в том случае, если коэффициент начнет снижаться. Поэтому потенциалом роста обладает только показатель нагрузки. Но для того чтобы возникла тенденция к снижению должны произойти какие-то существенные институциональные изменения, которые повлияли бы на уменьшение числа протестов. Если таких изменений не произойдет, то скоро распространенность достигнет максимума и будет увеличиваться только протестная нагрузка или, другими словами, будет только нарастать «толщина» слоя протестов, а площадь этого слоя, достигнув максимума, будет оставаться прежней.

С 2015 г. в рамках мониторинга стал фиксироваться еще один показатель, детализирующий локализацию протестов – величина населенного пункта, в котором он возникает. Необходимость введения этого показателя была вызвана тенденцией перемещения протестов из центра на периферию, который начался несколько лет назад. Даже простой просмотр текстовой базы позволял говорить, что протестное движение смещается из крупных городов в более мелкие и это очень важно. Ведь «молчащая» провинция – это признак того, что все значимые социальные процессы происходят в центре – в мегаполисах и крупных городах, а подпитки из провинции у этих процессов нет.

Была создана переменная, которая включает в себя несколько значений, характеризующих величину города – от мегаполиса (Москва-Санкт-Петербург) до сельского поселения. Данные о распространенности протестов, в зависимости от величины населенного пункта приведены на рисунке 5.

Рисунок 5. Распределение протестов по типам населенных пунктов в 2015-2016 гг. (% от общего числа протестов).

Существенных отличий в локализации протестов от 2015 г. не зафиксировано – они составляют 2-3%. По-прежнему главным местом, где возникают трудовые протесты и проводятся акции работников являются региональные центры – столицы краев, республик и областей. На их долю приходится 42% всех случаев. Далее идут периферийные города (31%) и населенные пункты из сельской местности (15%).

На долю двух мегаполисов Москвы и Санкт-Петербурга, в которых несколько лет назад проходило до четверти всех протестов, сейчас приходится только 8% акций. Существенных отличий от распределения прошлого года не видно. Хотя некоторый сдвиг все-таки заметен – протесты уходят на периферию. Но для того чтобы этот вывод стал обоснованным необходимо хотя бы сохранение существующей динамики.

Тенденция смещения протестов из больших городов на периферию выглядит тревожной. Во-первых, в малых городах, где на предприятиях нечасто встречаются профсоюзы, велика доля стихийных, т.е. неинституциализированных протестов. Во-вторых, это значит, что там исчерпаны возможности для адаптивного поведения. Людям некуда идти и нет возможности терпеть – поэтому начинаются защитные действия и протестные акции.

Межрегиональные протесты стали еще одним важным аспектом, который изучается в рамках территориального распределения протестов. Они отличаются от обычных акций них следующими особенностями:

•  это протест, имеющий единый центр, но при высокой степени самостоятельности организаций на местах. Роль центра состоит не столько в том, что он принимает решения, сколько в том, что через него координируется и организуется взаимодействие;
• это акция единовременная, т.е. проведенная примерно в одни и те же сроки (различия между акциями составляли от нескольких часов до нескольких дней);
• это акция, вызванная схожими причинами, выдвигающая близкие требования и лозунги.

Социальная суть межрегионального протеста заключает в слиянии нескольких локальных протестов в один, а точнее, в единый. Это означает, что конфликтная ситуация однотипна и воспроизводится в разных местах и в разных местах она достаточно остра, чтобы привести людей не только к протесту, но и к объединению.

В рамках мониторинга межрегиональная акция фиксируется как один протест. В противном случае пришлось бы вносить в базу данных несколько однотипных случаев, которые неизбежно привели бы к искажению статистики протестов. Тем не менее после того как сложилось понимание того, что это особенный вид трудовых протестов в 2015 г. в методику мониторинга была внесена новая переменная, в которой фиксировалось количество регионов, принимающих участие в межрегиональной акции протеста.

В 2016 г. зафиксировано 12 межрегиональных акций (3% от общего числа протестов), а среднее количество регионов, которые охватывали такие акции составляет 4,8. Максимальное количество регионов, участвующих в одной межрегиональной акции, составило 20 (акция дальнобойщиков в феврале 2016 г.). Это почти вдвое меньше, чем прошлом году, но в 2015 г. состоялась мощная акция протеста водителей- дальнобойщиков, которая охватила почти половину всех регионов страны. Ни до того, ни, как видно из последних данных, после столь масштабных протестов не было и межрегиональные акции в 2016 г. выглядят скромнее. Но это не отменяет необходимости отслеживать такой тип протестов, так как их наличие свидетельствует о развитии протестного движения работников и, повышении уровня его организованности.

В целом, если говорить о динамике территориальной распространенности трудовых протестов в России можно сделать следующий вывод. Территориальная распространенностьприближается к возможному максимуму. Значительного увеличения по охвату регионов протестами не будет, но не потому, что снижается уровень протестности, а потому что они происходят повсеместно. На этом фоне крайне важно рассмотреть ситуацию с регионами, где протестов нет. Наибольший интерес вызывает не малонаселенные национальные республики с небольшим промышленным потенциалом, а такие регионы, как Новосибирская и Вологодская области, где работают крупные предприятия и, тем не менее, там действуют механизмы, исключающие появление открытых и публичных конфликтов.

Важным является вывод, касающийся смещения протестов на периферию. Пока его можно считать предварительным, но получение подтверждающих данных, которые могут появиться уже в середине года, позволят говорить об исчерпании пределов терпения и адаптации в глубинке.

Тенденция к развитию межрегиональных протестов не получила продолжения, наоборот, их интенсивность, измеряемая средним количеством регионов, значительно снизилась. Но, тем не менее количество межрегиональных протестов не уменьшилось.

Отраслевая распространенность протестов

Главная тенденция, связанная с отраслевым распределением протестов, заключается в том, что они перемещаются из промышленного сектора в другие отрасли. В первые годы нашего Мониторинга большая часть акций возникала в промышленном секторе. Однако начиная с 2010 г., отраслевая структура меняется. Индустрия теряет свой статус главного поставщика протестов, появляются другие отрасли, где количество акций становится значимым. Можно сказать, что тенденции изменения отраслевой структуры стали повторять динамику территориального распределения. И там и там первоначально выделялись яркие лидеры – регионы или отрасли, и там и там лидеры начали терять свои позиции, а структура становилась все более равномерной. Эта тенденция продолжилась и в 2016 г. Данные об отраслевом распределении протестов приведены на рисунке 6.

Рисунок 6. Распределение трудовых протестов по отраслям 2011-2016 гг. (% от общего количества акций)

В 2016 г. доля протестов, приходящихся на промышленные предприятия, составила всего 25%. В 2009 г. она была равна 56%, а в 2015 г. – 33%. И хотя промышленность все еще остается самой протестной отраслью ее лидерство уже не может считать бесспорным, как это было в предыдущие годы. Внутри индустриальных отраслей тоже произошли структурные сдвиги. Машиностроение по-прежнему остается главным источником протестов – 33% от числа акций в промышленных отраслях. Это меньше чем в предыдущие годы. Существенно увеличилось количество протестов в топливной отрасли – 20% от числа всех промышленных протестов , меньший рост зафиксирован в пищевой промышленности и в электроэнергетической. (Рост протестов в топливной промышленности обусловлен серией протестных акций ростовских шахтеров компании «КингКоул». Именно на их долю приходится большая часть протестов в данной отрасли. Об этом конфликте не раз говорилось, что он оказал влияние на все протестное движение работников в 2016.)

На второй позиции, с отставанием всего в 7 процентных пунктов находится транспорт, доля которого в общем количестве составляет 18%. В прошлом году доля этой отрасли была существенно выше – 28%. Внутри транспортной отрасли структура не изменилась. Две трети, как и в прошлые годы приходятся на городской пассажирский транспорт – таксистов, водителей маршруток, автобусов, троллейбусов и трамваев.

Наиболее существенный рост количества протестов зафиксирован в двух отраслях в ЖКХ (с 4% в 2015 г. до 10% в 2016 г.) и в сельском хозяйстве (с 1% до 5 % соответственно). Коммунальщики, наряду со строителями и педагогами показали третий результат и вошли в число лидеров протестного движения. Скачок протестности в сельском хозяйстве не выглядит столь впечатляющим, но здесь необходимо учитывать, что практически весь период мониторинга это была самая беспротестная отрасль. Работники сельского хозяйства не организовывали никаких акций, а в 2016 они опередили работников таких отраслей, как торговля и культура. Их заметность можно объяснить следующими причинами. Во-первых, жизнь селян действительно становится все более тяжелой и им некуда уйти и невозможно терпеть. Во-вторых, большая часть сельскохозяйственных акций возникают на крупных предприятиях (свинокомплексы, птицефабрики), где работают сотни сотрудников, которые уже не столько крестьяне, сколько рабочие сельскохозяйственной индустрии. В 2016 г.  эти люди начали активно протестовать.

У бюджетников сложилась неоднозначная ситуация. Общее число протестов в этом секторе, безусловно, выросло. Мало того, к традиционным бюджетным отраслям – здравоохранению, образованию культуре теперь можно добавить представителей науки и даже государственного управления – впервые за несколько лет зафиксированы протесты госслужащих. В целом на долю бюджетного сектора пришлось 24% всех акций. По сравнению с прошлым годом только в образовании доля протестов увеличилассь на 3 процентных пункта, в остальных отраслях она сохранилась.

На прежнем уровне остается распространенность межотраслевых акций, т.е. тех, в которых принимают участие работники разных отраслей – 2% от общего количества. Чаще всего, это акции солидарности, когда, например, бюджетники поддерживают пищевиков и т.п. Бывают протесты, в которых работников разных отраслей заставляют выйти на площади одни и те же причины, например, врачи, учителя и работники культуры протестуют против сокращения бюджетных расходов и т.п. Как и в случае с межрегиональным акциями, это особый вид протестов, требующий принципиально иного подхода к их организации. Объединенные акции показывают процесс слияния, соединения и усложнения протестного движения работников. Пока их доля минимальна – едва превышает статистическую погрешность. Но это значимый индикатор, показывающий переход от локальных к интегральным протестам.

Начавшаяся несколько лет назад тенденция к выравниванию уровня протестности между отраслями продолжилась в 2016 г. Например, суммарная доля промышленных и бюджетных отраслей в этом году сравнялась. Недалеко от них отстает и транспорт. Отрасли, в которых ранее не фиксировались протесты, стали заметным на общем фоне. Это говорит о том, что ситуации, вызывающие протесты стали происходить повсеместно. Объединяя выводы о территориальной и отраслевой распространенности протестов можно сказать, что и ф актор территории, и фактор отрасли играет все меньшее значение. Теперь протест может возникнуть практически везде – в любой территории, в любом секторе экономики.

Дополнительные сведения об отраслевой структуре протестов дает информация о том, как в экономике распределены стоп-акции, т.е. протесты, в ходе которых происходит полная или частичная остановка работ. В этом случае можно понять, какие отрасли являются наиболее конфликтными. На рисунке 7 показано, как распределились по отраслям стоп-акции и протесты без остановки работ.

Рисунок 7. Распределение по отраслям стоп-акций и акций, без остановки работ в 2016 г. (% от общего количества акций)

Чаще всего протесты сопровождаются остановкой работ на транспорте, в строительстве и ЖКХ. В этих отраслях заметно ощутимое преобладание стоп-акций над протестами без остановки работ. Причина такого положения дел вполне очевидна – в этих отраслях почти нет профсоюзов и акции там проходят, преимущественно, как стихийные.

А в промышленности, где профсоюзы встречаются гораздо чаще, доля стоп-акций меньше.

То же самое касается бюджетных отраслей где, например, медиками и преподавателям вообще запрещено бастовать. Профсоюзы позволяют работникам найти другие каналы выражения своего недовольства и, тем самым уводят их от удара. Но, предлагая иные способы решения проблем они, одновременно, расширяют круг вопросов, по поводу которого люди могут высказаться. Стихийные забастовки это, как правило, следствие сложившейся нетерпимой ситуации, например, многомесячной задержки зарплаты. Но другие вопросы, такие как низкий уровень оплаты, отсутствие индексации, условия труда, режим работы, планы реорганизации почти не становятся поводом для выражения недовольства. Только при наличии организации и, прежде всего профсоюза, работники могут расширить свою протестную повестку. В свете сказанного, эффективная работа легальных институтов по системы разрешения противоречий выглядит как инструмент снижения уровня радикальности протестного движения в целом.

Причины протестов

Данные о причинах протестов приведены на рисунке 8.

Рисунок 8. Причины протестов в 2011-2016 гг. (% от общего количества акций).

Примечание: так как в рамках одной акции могло быть названо несколько причин, то общая сумма превышает 100 %.

Главная причина протестов в 2016 г. это невыплаты заработной платы. Ситуация практически вернулась к уровню кризисного 2009 г., когда доля этого повода составляла 56 % от общего числа протестов. По сравнению с 2013 г., когда удельный вес задержек составлял всего 29%, ситуация ухудшилась практически в два раза. Даже по сравнению с 2015 г. эта доля увеличилась на 6 процентных пунктов. Но такой нельзя считать неожиданным, с 2013 г. удельный вес неплатежей среди всех причин постоянно рос, и эта тенденция была очевидна.

Вторая по значимости причина – это политика руководства (36%). Количество акций по этому поводу снизилось по сравнению с 2015 г. (40%) на четыре процентных пункта. Это примерно столько же, сколько в 2012 и 2013 гг. (35 и 36% соответственно), но выше чем в 2014 г. (28%).

Заметно уменьшилась доля таких причин, как низкая зарплата (16% в 2016 против 21% в 2015г.) и увольнения (15% в 2016 г. против 22% в 2015 г.). Также уменьшилось количество протестов из-за изменения системы оплаты. Зато заметно увеличилась доля акций, вызванных нежеланием работодателя взаимодействовать с работниками или их представителями в лице профсоюзов или других представительных органов (забастовочных комитетов, инициативных групп и т.п.). В 2015 г. неконструктивная позиция работодателя стала причиной 9% всех протестов, а в 2016 – 15%.

Как и всегда на наименьшее количество акций вызвано такими причинами, как ухудшение условия труда (6%), изменение режима работы (45%) и рост потребительских расходов (3%). Доля этих причин на протяжении последних лет остается практически неизменной.
При анализе причин особого внимания заслуживают две главных – невыплаты зарплаты и политика руководства. Дело не столько в том, что у них наибольший удельный вес, но и в качественных различиях. Эти две причины отражают два разных типа протестных акций. Первый тип – это реактивные протесты, т.е. реакция на произошедшее событие. Именно так выглядят выступления работников из-за задержек заработной платы: сначала формируется задолженность потом, через некоторое время возникает реакция в виде митингов, остановок работы и т.п.

Протесты против реорганизации предприятий, предстоящих банкротств и т.п., наоборот, имеют проактивный характер, т.е. предшествуют событию, ставят целью предотвратить его. Сравнивая проактивные и реактивные протесты, следует отметить, что проактивные больше соответствуют принципу диалога и социального партнерства, чем реактивные. Да и вообще, такое явление, как невыплата заработной платы, это не просто нарушение трудового законодательства, и не банальное нарушение принципа справедливости – это отрицание принципов демократической рыночной экономики, суть которого заключается в том, что труд должен оплачиваться своевременно и все субъекты рынка равноправны. Чем больше невыплаты, тем в меньшей мере можно говорить о современном рынке, а протесты по этой причине означают, что невыплаты не просто существуют, а они достигли какого-то нетерпимого для работников уровня. Поэтому чем больше протестов из-за задержек зарплаты, тем меньше оснований считать существующие трудовые отношения современными и рыночными.

Наоборот, все что связано с попытками предупредить негативные последствия управленческих решений это в полной мере соответствует духу рынка и социального диалога. Конечно, было бы лучше, если бы стороны решали свои проблемы за столом переговоров, но протест тоже может рассматриваться как одна из форм диалога, пусть даже жесткого. Если работники пытаются высказаться против реорганизации предприятия, против его закрытия это означает, что они готовы к взаимодействию. Не обязательно все их требования будут удовлетворены в такой ситуации есть возможность найти здоровый компромисс.
Соотношение этих двух, качественно разных по сути причин, изображено на рис. 9.

Рисунок 9. Динамика количества протестов, связанных с невыплатами зарплаты и политикой руководства (% от общего количества акций)

В 2015 г. доля и той и другой причины возросли. Это год скачка протестности, когда росло число как проактивных, так и реактивных акций. Но в 2016 г. ситуация стабилизировалась, произошла стабилизация, отката на уровень предыдущих лет не произошло и негативные тенденции укрепились. Именно об этом говорит дальнейший рост удельного веса протестов из-за задержки зарплаты и снижение доли проактивных выступлений. Описывая структуру причин, приводящих к открытым конфликтам работников с работодателями можно сделать один вывод: есть главная суперпричина, есть второстепенные и малозначимые. Неплатежи для работников стали столь весомыми, что все остальные поводы просто перестали замечаться. Хотя стабильность малозначимых и второстепенных причин говорит о том, что за счет неплатежей происходит прирост количества акций.

Увеличение реактивности протестного движения говорит о дальнейшем отклонении системы трудовых отношений от нормальной рыночной модели, где возникающие противоречия у работников и работодателей решаются в форме диалога. Кстати, это неплохо подтверждается ростом значимости такой причины, как отказ администрации от переговоров.

Данные Мониторинга позволяют более тщательно рассмотреть такую причину протестных акций, как невыплата заработной платы. В тех случаях, когда выступление работников было вызвано этой причиной фиксировался срок невыплаты и ее размер. Данные об этих параметрах приведены в таблице 3.

Таблица 3

Данные о размере задолженности и сроках задержки зарплаты

(для протестов, где задержка указывалась в качестве одной из причин*)

		2012	2013	2014	2015	2016
Размер задолженности по зарплате	Доля случаев, когда есть информация о размере задолженности (%)	51	37	36	46	36
	Средний размер задолженности (тыс. руб.)	23594	58508	31193	39084	24219
Срок задолженности	Доля случаев, когда есть информация о сроке задолженности (%)	71	77	70	81	80
	Средний срок задолженности (мес.)	5,2	4,2	3,7	3,6	3,7

*Примечание: здесь учитывались только первичные акции, повторные акции исключались для того чтобы избежать двойного счета суммы и срока задолженности.

Суммы задолженности по оплате колеблются в интервале от 8 тыс. руб. до 500 млн. руб., а в среднем составляют 24 млн. руб. Это меньше, чем в предыдущем году. А вот срок задержки зарплаты почти не изменился и в последние три года остается практически неизменным – 3,7 месяца. Минимальный срок задержки – полмесяца, максимальный – полтора года. Традиционно средние значения по величине и сроку задолженности рассматриваются как пороги терпения – до какого размера люди готовы соглашаться и какое время они готовы мириться с этим.

Временной порог терпения остается неизменным – 3,5-4 месяца, а вот стоимостной существенно понизился – по сравнению с прошлым годом на 38%. Это говорит о том, что для работников чувствительнее не время задержки, а сумма невыплаченной зарплаты. Резкое снижение стоимостного порога свидетельствует о нетерпимости людей. Иными словами, здесь прослеживается следующая зависимость – с задержками небольших сумм они готовы мириться, но как только они пересекают некую критическую черту (в 2016 г. это сумма в 25 млн. рублей на всех), они переходят к решительным действиям.

Еще один важный момент, связанный с каузальностью протестов, это распределение причин между стоп-акциями и акциями без остановки работ. Данные об этом приведены на рисунке 10.

Рис. 10. Распределение причин для стоп-акций и акций без остановки работ в 2014 г.
(% от числа акций по каждой причине)

Это распределение показывает, какие причины чаще приводят к радикальным протестам. Как и следовало ожидать, больше всего к остановкам работ приводят задержки заработной платы – 55% от числа всех выступлений, связанных с этим, проходят в виде стоп-акций. Вторая по значимости причина – политика руководства, наоборот, очень редко становится поводом для остановки работ (29%). Здесь видно еще одно существенное различие между реактивными и проактивными причинами – первые более радикальны, а вторые менее радикальны и чаще проходят в форме предупреждений, собраний и митингов.

Как и в предыдущие годы, наименее радикальными являются акции против сокращений рабочих мест. Это и понятно, ведь увольнение, в современных условиях, чаще всего связано с прекращением или сокращением производства и в таких условиях неразумно останавливать работу – работодатель этому будет только рад. То небольшое количество стоп-акций из-за увольнений, которое все-таки состоялось, как правило, было одновременно связано с задержками зарплаты. Там требование отказаться от увольнений было дополнительным. В целом только по одному поводу работники чаще всего прекращают работу и организуют стоп-акции – если им задерживают и не выплачивают зарплату. Во всех остальных случаях люди не склонны прибегать к радикальным акциям. Но, с другой стороны, стоит обратить внимание на то, что абсолютно «мирных» причин здесь нет. Каждая, даже самая редкая причина, такая как «рост потребительских расходов» может вызвать забастовку и остановку работ.
Наконец, последним важным аспектом при изучении причин протестов является то, сколько поводов потребовалось работникам, чтобы начать протестные действия. Данные о количестве причин в рамках одной протестной акции приведены в таблице 4.

Таблица 4

Данные о количестве причин трудовых протестов 2008-2016 гг.

	2008	2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015	2016
Доля протестов, где выдвигается только одна причина (%)	83	63	63	52	46	38	48	50	55
Среднее количество причин, приходящихся на один протест	1,21	1,49	1,53	1,66	1,71	1,84	1,64	1,7	1,58

 

Данные о количестве причин, которые заставляют работников начать протестовать, характеризуют процесс накопления напряженности в трудовых отношениях и поводов для его выплеска. Акция в основе которой лежит только причина свидетельствует о наличии серьезного дефекта, заставляющего работников сконцентрироваться на одной проблеме, затмевающей все остальные. Наличие нескольких причин уже говорит о наличии комплекса проблем, разнородных, которые накопились и выплескиваются одновременно. В 2016 г. более половины всех акций (55%) были вызваны единственной проблемой. Доля таких акций нарастала в последние несколько лет. В 69% случаев, монопричинный протест связан с невыплатой заработной платы. Это еще раз подтверждает вывод о самодостаточности данного повода, перекрывающего значимость остальных причин и ведущий к наиболее радикальным акциям. Чем чаще будет возникать эта причина, тем больше будет реактивных, жестких протестов, в рамках которых работники не готовы обсуждать никаких другие аспекты трудовых отношений.

По сравнению с предыдущими годами уменьшилось и среднее количество требований работников. Набор проблем, с которыми люди выходят на протест сократилось. На это, безусловно, повлияло и то, что выросла доля монопричинных акций. Но и в целом требований стало меньше. Если в предыдущие нередко выдвигались четыре, пять и даже шесть причин, то в 2016 г. в основном в ходе акций выдвигались два требования (34% от числа всех протестов), очень редко три (9%). Такое сокращение говорит о сосредоточенности людей на главных проблемах, о том, что они стали реже требовать «всего и на всякий случай», выросла концентрация на наиболее значимых проблемах.

Формы трудовых протестов

Российское законодательство предлагает ограниченное количество форм для реализации права работников на протест. Это

• остановка работы по заявлению из-за более чем двухнедельной задержки заработной платы;
• отказ от работы, в случае если условия труда угрожают жизни и здоровью;
• во время забастовки, организованной в рамках коллективного трудового спора.

Выше уже говорилось, что работники многих отраслей (например, транспортники, медики и др.) лишены прав на забастовку и не имеют права прибегать ни к каким другим средствам, способным вызвать остановку работ, например, к голодовкам. Но на практике набор форм, которые используются при протестах работников намного шире. Информация о применяемых формах протестов представлена на рисунке 11.
Значительных изменений в формах протеста, в отличие от территориальной или отраслевой структуры, не происходит.

Рисунок 11. Формы трудовых протестов в 2012-2016 гг. (% от числа акций).

Примечание: так как в рамках одной акции могут применяться сразу несколько протестных форм, то сумма за один год превышает 100 %.

Как и раньше, преобладают три формы – выдвижение требований (53%), митинги и пикеты на предприятии и вне его (37%) и полная или частичная остановка работы (31%). В общем-то, к числу распространенных можно добавить обращение к властям и правоохранительным органам (23%).

Интенсивность использования всех этих форм в 2016 г. незначительно изменилась по сравнению с прошлыми годами. Самой распространенной остается минимальная форма протеста – выдвижение требований – ее доля увеличилась на 4 процентных пункта, частота применения митингов практически не изменилась, а удельный вес остановок работы стал больше всего на 2 процентных пункта. Самый заметный рост зафиксирован в отношении такой формы, как обращение к властям и в правоохранительные органы с 14% в 2015 г. до 23% в 2016 г.

Ранее эта форма встречалась не очень часто и рассматривалась как незначимая. Но, даже несмотря на то, что за последние годы значительно выросло общее число протестов, количество обращений выросло в несколько раз. Например, в 2013 г. зафиксировано всего 17 таких случаев, а в 2016 г. – 97.

Здесь имеет смысл сказать несколько слов о том, почему обращение к властям и к правоохранительным органам рассматривается как форма протеста. Российские предприятия и организации это, как правило, закрытые системы, не склонные открываться перед внешним миром. У такой закрытости есть много причин – одна из них связана с тем, что работодатели не хотят обнародовать свои нарушения в области трудового законодательства. Очень часто, в ситуации конфликта, работникам предлагается «не выносить сор из избы», решить дело внутри, без привлечения внешних сил. Отказ работников от такой «келейности» рассматривается как нарушение некой внутренней договоренности, вынесение «ссор и дрязг» наружу. А так как причиной конфликтов, чаще всего, бывает нарушение закона именно работодателем, то для него это нежелательный вариант. Работники это знают и, как правило, пытаются договориться «по-хорошему», «без свидетелей», но, к сожалению, это удается не всегда и им приходится искать защиты от начальства и управу на него у властей, реже у общественности. И почти всегда работодатель воспринимает это как предательство и даже старается наказать тех, кто осмеливается жаловаться. В такой ситуации у работников возможность обратиться в прокуратуру выглядит как протест: вы не хотите нас слушать, значит мы обратимся в прокуратуру и напишем губернатору! Это не просто жалоба, это отказ от соблюдения нормы «держать все внутри», свидетельствующий о переходе конфликта из латентной фазы в открытую. Обращение к властям не самая радикальная форма, но она может иметь достаточно серьезные последствия. Если есть нарушение прав работников и обращение грамотно составлено, то власти и правоохранительные органы просто обязаны принимать меры. Болезненная реакция работодателей на такое поведение работников связано с тем, что подача обращения неизбежно приведет к необходимости оправдываться, предъявлять документы и т.п. Здесь есть немалый риск нарваться на штрафы, административные и даже уголовные наказания. Работники, зная это, используют такие обращения, или угрозу написать их как рычаг публичного давления на работодателей.

Как и в предыдущие годы доля легальных форм протеста невелика – 9%. Причем основная доля приходится на остановки работы из-за более чем двухнедельной задержки оплаты труда (8%), которая хоть и не считается забастовкой, но тем не менее рассматривается, как стоп-акция. А вот сверхрадикальных акций, таких как голодовки, захваты предприятий и перекрытие магистралей стало меньше – 6%, (в 2015 г. – 10%). Это, безусловно, благоприятный сдвиг, хотя он настолько невелик, что говорить о снижении уровня радикальности протестов вряд ли возможно.

Анализируя то, как работники пытаются решить возникшие проблемы видно, что начав протестовать им не всегда сразу удается найти подходящую форму воздействия на работодателя. Им приходится искать тот способ, который заставит работодателя если не решить их проблемы, то хотя бы прислушаться к ним. От выдвижения требований они переходят к пикетам, потом к забастовкам, а то и вовсе к голодовкам. Показатель комплексности акций показывает, насколько сложным может быть протест, какие стадии он проходит в своём развитии. Данные о комплексности акций представлены на рис. 12.

Рисунок 12. Количество форм протеста, которые используются в рамках одной протестной акции (% от числа акций)

Большое количество форм, которые используются в рамках одной протестной акции свидетельствует о том, что работники ищут способ, позволяющий им достигнуть своих целей. Простые акции, в рамках которых используется только одна форма протеста, свидетельствует о том, что большего не требуется или это невозможно. На протяжении нескольких лет с 2010 г. по 2013 г. наблюдалось уменьшение числа форм протеста в рамках одной акции. Это рассматривалось как упрощение ситуации, как свидетельство того, что работники нашли какие-то формы, которых достаточно для решения тех проблем, с которыми они сталкиваются. Но с 2014 г. ситуация стала меняться – найденные способы перестали приносить эффект, и работники снова стали искать, как им «достучаться до небес». В 2015 и 2016 гг. слом тенденции подтвердился, она, как и в других случаях, разворачивается вспять. Работникам опять нужно искать эффективные способы воздействия на работодателя, и они опять начинают использовать разные протестные формы в рамках одного протеста. Доля простых акций сократилась до максимального значения за последние годы – 49%, а комплексные, соответственно до 51%. За девять лет наблюдений такого соотношения не фиксировалось ни разу.

Соотношение простых и комплексных акций важный индикатор, характеризующий сложность и многообразие протестов. Для этого в рамках Мониторинга используется коэффициент комплексности протестов, вычисляемый как среднее количество форм протеста, используемых в рамках одной протестной акции. Данные о коэффициенте комплексности протестов приведены в табл. 5.

Таблица 5

Коэффициент комплексности протестов (среднее количество различных форм протестов, используемых в рамках одной протестной акции)

 

Годы	2008	2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015	2016
Коэффициент комплексности	1,27	1,25	1,61	1,53	1,47	1,3	1,4	1,6	1,64

Начиная с 2013 г. комплексность протестов нарастает – за последние четыре года коэффициент вырос на четверть (26%). Постоянно увеличивающееся разнообразие приводит к нарастающей сложности протестного движения. Вместо единого стандарта, который должен быть предложен в трудовом законодательстве, работники и профсоюзы используют множество вариантов к разрешению конфликтов и усложняют ситуацию. При этом открывается окно возможностей для поиска более эффективных форм протеста. Но одновременно появляется возможность для неожиданных «находок», в том числе, далеких от нормы. Можно с облегчением отметить, что в 2016 г. не было ни одного случая, когда отчаявшиеся работники брались за оружие, как это несколько раз случалось в 2015 г. Но ситуация этого не исключает. Если бы работал закон о разрешении трудовых споров, то работники обращались к этой типовой процедуре и все шло было в рамках двух-трех сценариев, без особого разнообразия. Но к сожалению, типовых схем нет, а есть «творческий поиск» линии поведения в условиях столкновения с более сильным оппонентом. В условиях высокого уровня напряжения в обществе, множественных конфликтов и падения уровня терпимости в этой ситуации могут появиться очень неожиданные и нежелательные находки, наподобие тех, которых удалось избежать в 2016 г.

Участники трудовых протестов

Трудовые протесты сложное явление, во многом потому что в открытый трудовой конфликт вовлечено много акторов. В ходе протеста между ними возникает сложный комплекс взаимодействий, который определяет весь ход протеста. Данные об участниках протеста приведены на рисунке 13.

Рисунок 13. Участие различных субъектов в трудовых протестах (% от числа акций).

Примечание: так как в рамках одной акции могут участвовать сразу несколько субъектов, то суммарная доля за один год превышает 100 %.

Главное изменение в структуре участников протестов 2016 г. – это уменьшение доли институциональных акторов и прежде всего профсоюзов. Только в 29% случаев в качестве участников выступали первичные профорганизации, а в 21% - профсоюзы более высокого уровня. Это существенно меньше, чем прошлом году – 43 и 26% соответственно. Зато возросла доля стихийных протестов с 47% в 2015 г. до 53 % в 2016 г. Такого уровня неорганизованности не было с 2008 г. Можно с уверенностью сделать вывод в 2016 г. происходил процесс активного вытеснения профсоюзов из протестного движения. В 2015 г. рост стихийности объяснялся, в том числе и тем, что в протестное движение включались работники отраслей, где не было профсоюзов и не было опыта правового регулирования трудовых конфликтов. В 2016 г. этот фактор тоже оказывал влияние.

Но в целом ряде случаев протесты возникали там, где профсоюзы есть, но они не принимают никакого участия в тех акциях, которые организуют работники. Мало того, в некоторых случаях профкомы выступали против своих членов, поддерживая сторону администрации. Такая отстраненность, конечно-же, имеет свои объяснения. В целом ряде случаев, речь идет о банальной трусости профсоюзных лидеров или их ангажированности. Они бросают своих членов, оставляя их один на один с начальством. Но есть ситуации, когда профсоюзы остаются в тени с намерением оказывать скрытое влияние на работодателя. Они дистанцируются от протеста, предлагая себя в качестве «вменяемых», «договороспособных» участников, с которыми, в отличие от протестующих «смутьянов», можно иметь дело. Это очень неоднозначная позиция, которая не всегда оказывается оправданной. В конечном итоге, если работники протестуют, а профсоюз остается в тени, то ущерба для его авторитета избежать не удастся, сколь бы успешной ни была его закулисная деятельность.

На прежнем уровне осталась включенность политических и общественных организаций в трудовые протесты. Каждая десятая акция проходит с их участием, столько, сколько и в прошлом году. Чаще всего работников поддерживают региональные отделения левых партий и молодежных организаций. Хотя иногда профсоюзы получают помощь от общества потребителей, обманутых вкладчиков, экологов.

Возросший уровень стихийности, безусловно, свидетельствует о деинституциализации протестного движения. Институциональных акторов, которые опираются на правовые и легальные подходы, на стандартные процедуры взаимодействия – стало меньше. Усилия профсоюзов, направленные на то, чтобы взять трудовые протесты под контроль, оказались безрезультатными.

Эффективность протестов

Вопрос о результативности протестов относится к числу наиболее значимых. Ведь протесты существуют не сами по себе, они являются инструментом достижения весьма определенных целей, а именно улучшения или сохранения позиций работников в социально-трудовом пространстве. К сожалению, далеко не всегда информационные сообщения о трудовых протестах, содержат информацию, необходимую для получения информации о достигнутых результатах. Но, тем не менее, есть достаточное количество фактов, чтобы получить представление о результативности протестов. Данные
о результатах протестов приведены в таблице 6.

Кроме данных, касающихся итогов протестов в целом в таблице выделены результаты стоп-акций. (В 2008 г. этот индикатор фиксировался только после 3-го квартала поэтому данные этого года не включены в рассмотрение.)

Таблица 6

Данные о результатах трудовых протестов в целом и стоп-акций за 2009-2015 гг.

 

	2009	2010	2011	2012	2013	2014	2015	2016
ПО ВСЕМ ПРОТЕСТАМ (% от общего сила протестов*)
Нет информации	31	48	36	39	39	42	38	32
Требования не удовлетворены	17	13	26	21	20	18	21	29
Требования удовлетворены частично	8	7	12	15	18	16	16	21
Требования удовлетворены полностью	10	10	9	7	5	7	11	7
Продолжение переговоров	22	18	12	20	31	31	34	41
Создание профсоюза	-	-	-	2	2	1	1	1
Давление на работников	10	6	8	6	8	5	9	16
Преследование лидеров	9	5	5	6	5	1	3	3
ПО СТОП-АКЦИЯМ (% от числа стоп-акций*)
Нет информации	27	31	28	21	21	25	18	18
Требования не удовлетворены	8	13	25	16	21	21	27	27
Требования удовлетворены частично	10	11	18	34	28	29	24	33
Требования удовлетворены полностью	9	16	11	16	9	10	17	11
Продолжение переговоров	32	26	14	21	42	41	36	48
Создание профсоюза	-	-	-	2	6	2	1	2
Давление на работников	14	8	12	7	9	6	15	17
Преследование лидеров	9	7	7	6	7	7	5	3

*Примечание: так как протест мог закончиться сразу несколькими результатами, то итоговая сумма превышает число протестов.

 

Прежде всего следует обратить на данные о количестве случаев, когда исходные тексты не содержат информации о том, чем закончился протест. Это, безусловно, дефект всей информационной системы, но такова реальность – журналисты много внимания уделяют тому, из-за чего начался протест, как развивалась конфликтная ситуация, кто вовлечен и т.д. Но так как протестные ситуации длятся не один день, по нескольку недель и даже месяцев, то журналисты теряют к этому интерес и не сообщают о том, чем завершился конфликт. Кроме того, протесты начинаются, ка правило ярко, шумно и эмоционально, а завершение связано с рутинной работой по поиску выхода, согласования позиций и поиска компромиссов – это уже не так интересно для «ловцов сенсаций» и итог может остаться вне зоны общественного внимания. Информация о таких протестах не полная, но, тем не менее там можно найти другие детали протестной акции, которые позволяют включать информацию в базу данных.

За последние годы ситуация с полнотой информации о результатах не ухудшилась. Если рассматривать массив в целом то она даже улучшилась – в 2015 г. нет информации об итогах в 32% случаев, хотя раньше эта доля была выше. А в случае со стоп-акциями удельный вес протестов, итоги которых неизвестны существенно ниже – 18%. Думается это вызвано тем, что такие акции освещаются лучше и здесь журналисты чаще пытаются отследить ситуацию до самого конца.

Главный результат трудовых протестов - это продолжение переговоров (41% в целом и 48% по стоп-акциям). В прошлые годы говорилось о том, что многие работодатели реагируют на протест, как на пропуск к диалогу. Они приступают к обсуждению проблем, выдвинутых работниками, только после того, как те проведут какую-то акцию. Причем в случае со стоп-акциями этот пропуск получается чаще, т.е. чем радикальнее протест, тем вероятнее начнутся переговоры. Это, безусловно, порочная практика. Во-первых, потому что она вызвана несовершенством закона о регулировании трудовых споров. Если нет нормальной процедуры, которой могут воспользоваться работники, то это дает возможность игнорировать их требования и не обращать внимания на их запросы. Ведь если нет законной претензии, то можно обоснованно отказываться от диалога, но это не значит, что отсутствует конфликт и нет никаких. Во-вторых, практика «получения мандата на переговоры» через конфликт, а они, как говорилось выше, все чаще протекают в стихийной форме, чревата эскалацией агрессии и потери чувствительности к проявлениям агрессии. Когда на предприятии каждый год проходит забастовка, то к этому привыкают, и работодатели находят средства, как защищаться. И работникам приходится каждый раз придумывать что-то новое, более эффективное для того, чтобы быть услышанными. Вряд ли сценарий с эскалацией агрессии и адаптацией к конфликтам можно считать эффективным. Но пока именно таким итогом заканчивается большинство протестов.

Положительные итоги, под которыми понимается полное или частичное удовлетворение требований протестующих, различаются в целом и в ходе стоп-акций. Общий итог таков: в 28% случаев работникам удается добиться положительного результата, хотя гораздо чаще, он бывает частичным (21%). Такие цифры соответствуют итогам предыдущих лет – примерно четвертая часть всех акций приводит к положительному результату. А вот в ходе стоп-акций успех достигается намного чаще – 44% всех протестов, связанных с остановкой работ приводят к желанным итогам, хотя и здесь случаев неполного удовлетворения требований больше. Такой результат не уникален – в предыдущие годы эффективность стоп-акций была примерно такой-же.

Однако из приведенных цифр не стоит делать однозначного вывода о том, что стоп-акции, в частности забастовка, более эффективный метод, чем, скажем, митинг. На стоп-акции работники решаются тогда, когда для этого сложились условия – массовое и очевидное нарушение прав, мобилизация коллектива, наличие актива, возможность обратиться к властям и т.п. В этом случае может начаться даже незаконная забастовка, без особых опасений, что кого-то из ее инициаторов привлекут к ответственности. Во всех остальных случаях организовать остановку или замедление работ гораздо труднее, поэтому и результаты получаются более скромными.

Количество неуспешных результатов, когда протест прошел, а требования не удовлетворены сопоставимо со числом успешных акций. В 2016 г. в целом безуспешными оказались 29% выступлений работников, а на долю таких же стоп-акций приходится 27%. Это еще раз подтверждает вывод о том, что радикальность акции не является безусловным фактором успеха, есть еще причины, влияющие на него.

Количество безрезультатных протестов в 2016 г. возросло по сравнению с прошлым годом на 8 процентных пунктов. Это самый высокий результат, который выглядит тревожно уже только потому, что за год опять зарегистрировано наибольшее количество протестов, да и достоверность информации о результатах в этом году повысилась. Правда, это касается только общих итогов. В отношении стоп-акций изменений не произошло – как и в прошлом году 27% забастовок закончились ничем.
Нельзя обойти вниманием и еще один итог протеста – давление на участников и лидеров. Можно сказать, что это постоянная величина, с этим сталкиваются участники 19% от числа всех протестов, причем неважно, о каком протесте идет речь. Организаторы стоп-акций подвергались преследованиям не чаще и не реже тех, кто просто выражал недовольство или выходил на пикеты. Хотя, можно сказать, что по сравнению с прошлыми годами это стало происходить несколько чаще.

Общий вывод таков: результативность протестов, как и ранее, остается невысокой. Невелика доля успешных протестов, велик удельный вес безуспешных акций. В каждом пятом случае работники сталкиваются с давлением, а наиболее распространенным итогом протеста является продолжение переговоров. Утешительным является тот факт, что при общей невысокой результативности она не снижается. Изменение структуры протестов – региональной, отраслевой, изменение состава причин, не приводит к большей или меньшей результативности.

Оценки количества протестов в постсоветских странах

Одной из особенностей мониторинга является трудность оценки количества протестов. До 2016 г. данные мониторинга сравнивались только с теми, которые, получены ранее. Это, безусловно, давало возможность говорить о динамике, но при этом все результаты оставались «сами в себе». В минувшем году была сделана попытка вывести Мониторинг трудовых протестов на международный уровень, что должно увеличить сравнительную базу. В 2016 г. по единой же методике начат сбор в двух постсоветских странах – В Грузии и Кыргызстане. Такой выбор обусловлен рядом причин. Во-первых, тем, что это постсоветские страны, сохранившие похожие черты в экономике, сфере занятости, в трудовых отношениях. Во-вторых, в этих странах довольно стабильная социальная-политическая ситуация, нормально функционирующая экономика и что очень важно, там есть активные профсоюзы. В-третьих, в этих странах есть СМИ, лишенные жесткого контроля, освещающие разные проблемы в социально-экономической сфере, в том числе публикующие информацию о протестах. Не все постсоветские страны соответствуют под этим критериям.

За 2016 г. в Грузии зафиксировано 7 трудовых протестов, а в Кыргызстане – 10. Разумеется, что такие цифры выглядят несопоставимо малыми, по сравнению с российскими. Однако здесь нужно учитывать масштабы экономик этих стран. Поэтому была сделана попытка соотнести число протестов с макроэкономическими показателями. Логичнее всего было бы соотнести число протестов с количеством предприятий, но эти данные в разных странах чересчур разнородны. Поэтому для сопоставления был выбран показатель «количества занятого населения». Данные о протестах, занятом населении и количестве протестов на тысячу занятых приведены в таблице 7.

Таблица 7

Данные о количестве протестов, приходящихся на тысячу занятых 2013-2016 гг.

 

	2013	2014	2015	2016
Количество занятых (млн. чел.)
Россия*	71,4	71,5	72,3	72,4
Грузия**	1,7	1,7	1,8	1,8
Кыргыстан***	2,2	2,3	2,4	2,4
Количество протестов
Россия	277	293	409	419
Грузия	-	-	-	7
Кыргыстан	-	-	-	10
Количество занятых (тыс. чел.) на один протест
Россия	257,8	244,0	176,8	172,8
Грузия	-	-	-	257,0
Кыргыстан	-	-	-	240,0

*Занятость и безработица в Российской Федерации в ноябре 2016 года
(по итогам обследования рабочей силы). (актуально на 25.01.2017)
** Взято с сайта National statistic office of Georgia, (актуально на 25.01.2017)
*** Национальный статистический комитет Кыргызской Республики. «занятость и безработица», Итоги интегрированного выборочного обследования бюджетов домашних хозяйств и рабочей силы в 2015 г., стр. 19, (актуально на 25.01.2017)

Полученные результаты пока еще имеют начальный вид и будут уточняться. Данные показывают, что в Грузии и Кыргызстане протестность работников была примерно такой же, как и в России в 2013 и 2014 г. Но после резкого увеличения числа протестов в 2015 г. изменился показатель числа работников на один протест – он составил 63% от уровня 2014 г., т.е. уменьшился на 37%. Показатель 2016 г. незначительно отличается от него, но его уже можно сравнивать с другими странами. По словам экспертов, готовивших информацию о протестах ни в Грузии, ни в Кыргызстане не было ни увеличения, ни уменьшения числа протестов. Поэтому можно предположить, что в предыдущие годы количество акций там было таким же. Это предположение, дает основание говорить о том, что несмотря на разницу в масштабах во всех трех странах работники протестовали примерно с одинаковой частотой. Но начавшийся в России в 2014 г. кризис, последствия которого стали ощущаться в полной мере только в 2015 г., увеличил интенсивность протестов, в то время как Грузии и Кыргызстане она осталась на прежнем уровне. В последние годы российские работники протестуют чаще, чем их коллеги из постсоветских стран.

Пока результаты сравнительного анализа незначительны. Малое количество случаев не позволяет рассматривать территориальную и отраслевую структуру протестов, изучать причины и формы проведения акций. Думается, что первые результаты появятся несколько позже. Но в любом случае – процесс накопления и обработки данных начат,

МОНИТОРИНГ ТРУДОВЫХ ПРОТЕСТОВ ВЫШЕЛ НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ УРОВЕНЬ!

Заключение

Итоги 2016 г. таковы:

1.Количество протестов увеличилось, хотя и не столь значительно, как в прошлом году. Но все равно рост есть – просто он замедлился. Похоже, повторяется ситуация, возникшая после 2009 г., когда скачок сменился постепенным нарастанием.

2. ПО сравнению с соседними странами (Грузия, Кыргызстан) в России уровень протестности выше примерно на треть. Причем это превышение возникло в 2015 г., до этого распространенность протестных акций была примерно одинаковой.

3. Территориально протестность опять увеличилась. Достигнут очередной максимум распространенности протестов. Возможно, что скоро не останется территорий, где работники не выступали бы в защиту своих прав. При этом одновременно, протесты все больше смещаются из центральных городов на периферию.

4. Протесты почти перестали быть индустриальными – транспорт, бюджетная сфера создают все больший вклад в протестное движение. В него активно включаются работники отраслей, в которых раньше ничего не слышали о протестах.

5. Структура причин протестов продолжает меняться в сторону примитивизации. Есть только один главный повод для трудовых протестов – невыплаты зарплаты. Все остальные имеют ярко выраженные второстепенный характер.

6. Незначительно меняются только формы протестов – их структура остается прежней – выдвижение требований, митинги и пикеты, полная или частичная остановка работы. По-прежнему невелика доля законных форм протеста, хотя заметен рост числа обращений к властям, как форма выражения протеста. Как и в прошлые годы сохраняются в прежнем объеме (пусть и незначительном) сверхрадикальные акции.

7. Включение в протестное движение работников тех отраслей, где профсоюзов нет или они слабые, привело к значительному росту стихийных акций. Степень вовлеченности профсоюзов снизилась, причем значительно. Это означает, что трудовые конфликты все меньше регулируются в рамках институционального поля.

8. Результативность протестов остается на прежнем, невысоком уровне. У тех, кто решается на радикальные акции несколько выше шансы на достижение успеха, хотя это возможно только в тех случаях, когда их права действительно грубо нарушены.

Если говорить в целом то перелом некоторых благоприятных тенденций, возникших до 2013 г. (снижение доли задержек, рост влияния профсоюзов и т.п.), стал очевидным. В 2016 г. качественные характеристики трудовых протестов почти такие же, как и 2008 г., только вот их общее число выросло более чем в четыре раза!

Главная отличительная особенность протестов в 2016 г – их локальность и повторяемость. В отношении современного протестного движения можно с полным основанием утверждать, что «история учит тому, что она ничему не учит!». Множество ситуаций, возникающих в разных регионах, разных отраслей, на больших предприятиях и тех, которые меньше повторяются одни и те же ситуации. Можно даже описать несколько распространенных сценариев.

• Задерживают зарплату, выплачивают ее маленькими порциями, начальство требует от рабочих потерпеть. Наконец, через два-три месяца ситуация становится невыносимой – рабочие организуют стихийную забастовку, обращаясь к властям.
• Предприятие банкротится, коллектив обнадеживают, что все долги погасят, под шумок люди увольняются. Но долги никто не гасит, мало того, власти мало что могут сделать, потому что предприятия или уже нет, или на его счетах пусто. Работники организуют пикеты и митингу, власть им сочувствует, но дело зачастую заканчивается ничем.
• Предприятие становится банкротом или закрывается по другим причинам. Работникам грозит увольнение и потеря работы, причем иногда, если речь идет о моногороде или о работниках редких специальностей, то они еще и лишаются перспектив трудоустройства. Люди начинают бороться за сохранение рабочих мест, организуя митинги, обращения к властям и общественности. Результативность протестов, в этом случае различна, иногда власти заставляют работодателей сохранит предприятие, но так бывает далеко не всегда. 4) Работодатель меняет систему оплаты труда, расценок, организации работ и т.п. Для работников это неизбежно означает уменьшение зарплаты, и они пытаются отстоять традиционную систему, которая сохраняет им зарплату. Можно назвать еще несколько типичных сюжетов, приводящих к возникновению протестов.

Такая повторяемость, а точнее, тиражирование ситуаций говорит об отсутствии накопления опыта разрешения конфликтных ситуаций и, на этой основе, профилактической работы, предотвращающей подобное развитие событий. На предприятиях, в организациях раз за разом возникают одни и те же конфликты, их участники мучительно, с напряжением сил ищут варианты их разрешения, но найденный способ остается достоянием только тех, кто в этом участвовал. Через некоторое время, в другом месте все повторяется с точностью до деталей.

В рамках Мониторинга многократно высказывалась мысль о том, что законодательство о разрешении трудовых споров не работает. По сути, закон должен был предложить участникам трудовых отношений несколько стандартных методов, которыми нужно пользоваться во всех случаях, когда у работников и работодателей возникают конфликты. Но предложенные методы непригодны, поэтому они отвергаются и начинается самодеятельный поиск подходящих вариантов. То, что все находят примерно одно и то же, например, забастовку или жалобу, обращенную к властям, говорит о том, что большого разнообразия нет. Ведь мониторинг фиксирует изменение структуры практически всех значимых параметров – локализации, отраслевой принадлежности, причин, состав участников, но почти не меняется набор форм протеста, и соответственно, эффективность протестов остается на прежнем уровне.

Ощутимых изменений в протестном движении не наблюдается. Есть некоторые «точки роста», способные качественно изменить ситуацию, как, например, межрегиональные и межотраслевые акции. Но их пока мало, и они остаются «точками», в которых только заложены изменения, и нет уверенности – реализуются ли они. Пока видны два процесса – количественный рост протестов и их примитивизация. Это не развитие и не эволюция – это инволюционно-расширяющийся процесс, т.е. обращение к менее развитым, неинституциональным практикам, причем в расширенном масштабе.

 

Составитель: Бизюков П.В.,

ведущий специалист социально-экономических программ ЦСТП.

 

Смотрите также:

Наиболее значимые события в области социально-трудовых отношений в 2016 году - по мнению экспертов ЦСТП.

2016 год - Пять наиболее значимых трудовых протестов в России